ASM4_8

Одна из главных тем «АиСМ» - городская архитектурная среда. Этому в значительной степени посвящен и публикуемый ниже материал: известный московский архитектор, лауреат Государственной премии России, руководитель мастерской, профессор МАрхИ Борис Александрович Шабунин рассказал нашему корреспонденту о своем творческом пути зодчего в контексте градостроительной практики Москвы.

Суть кредо, коротко, - создание. Создание концепта (Ж. Делёз, Фю Гваттари. «Что такое философия?» СПб., 1998), - говорит Борис Александрович Шабунин. Неслучайное совпадение производственной необходимости с необходимостью сформулировать кредо. В нашей профессиональной среде, в диапазоне от объемно-пространственного архитектурного выражения до социально-урбанистического, до государственного строительства, созидания мира. Это единственное занятие, выдерживающее испытание космической (отдаленной) категорией, оправдывающее существование после того, как каждый раз на очередной возрастной остановке, правда со все меньшим удивлением и досадой, обнаруживаешь когда-то унизительную, а теперь естественную, понижающую биосоциальную составляющую в оправдании собственного бытия.

Со временем убеждаешься, что признаки беспомощного и бездарного результата, к которому неотвратимо сводились все благие пожелания соответствовать какому-то идеалу, - это и есть присущее тебе предназначение, инструмент и одновременно материал, конструирующий целый мир, или подвижный, живой, постоянно меняющийся концепт. А путь к этому результату - самый короткий, светлый, радостный и креативный путь, где чудным образом совпадают два понятия: уникальность и отсутствие признаков подневольного труда - путь иррациональный, подсознательный и свободный, неуязвимый, потому что на него никто не может претендовать по определению.

Оказывается, что ты сам себе инструмент. Всю жизнь к нему примерялся, учился пользоваться, а тут и профессиональные навыки формализации за много лет уже наработаны, цель и средства совместились, и наконец-то можно делать что-то свое. Открывается универсальность, причем обязательная и тотальная, которая распространяется и на профессиональную деятельность.

Идея универсальности кредо притягательна из-за отсутствия раздвоенности как равенства профессии образу жизни. В профессиональной специфике, вовлекающей в совместный процесс большое количество индивидуальностей, люди проживают свои физические жизни за три-четыре инвестиционных цикла - время строительства трех-четырех зданий, создания объектов авторского права. Иллюзия мира, свойственная любой системе, в архитектуре вплотную приближена к миру, отличаясь от него в концептуальной своей части и совпадая в реализации.

Следующая профессиональная специфическая составляющая - реализация как основная цель. В одиночку не построишь. В коллективе встает задача сохранения концептуальной полноценности при толерантности, амбивалентности, лабильности и политкорректности, то есть при непрерывном уважении к участвующим субъектам (кроме агрессивного извне графического насилия), и это необходимо учитывать и пользоваться их концептами или ассимилировать их, не разрушая целого. А при условии разновременности участия указанных субъектов на протяжении всего пути - от разрешительной документации до эксплуатации объекта - категорически запрещается ставить точки над «i», считать объект законченным. Полноценность концепта, достигнутая толерантностью, является альтернативой тоталитарному, насильственному принципу достижения единства. В архитектурном выражении это необязательно отказ от симметрии, статики и геометрической зависимости. Завоеванное культурой право пользоваться историей как инструментом (постмодернизм) позволяет «раздать» всю культурную символику участникам и попутчикам в соответствии с их предпочтениями, испытывая трудности при выборе больше от изобилия предложений, чем от боязни за концептуальную целостность.

Другая составляющая - собственно проектирование, начало которого - самая интимная часть, прогноз, стратегическая хромосома. Ее возникновение хочется объяснить логической связью ассоциативной среды зарождения с представлением о будущем, что невозможно из-за недостатка (переизбытка?) информации. Выживание ее или сохранение ею концептуальной полноценности при испытании другими концептами может быть гарантировано качеством интуитивно-эмпирического продукта, произведенного авторским сознанием. Авторское сознание воспитано и привязано к данной культуре историко-архитектурной традицией, этнической и контекстуальной принадлежностью самого автора и других участников процесса. Для воспитания нужно время. Потому и существует возрастной ценз архитектора - синоним жизненного опыта.

И если в зарождающейся частной архитектуре узнается профессиональный ген, и мы уже видим признаки адекватности процесса и результата в реализованных постройках - коттеджах и квартирах, то здесь городская архитектура не защищена от графической агрессии. Городская архитектура - это прежде всего власть и деньги, которые отбирают у архитектуры концептуально принадлежащие ей презентативные элементы и заменяют их на злободневные субъективные символы, выбивают культурно-историческую опору из-под авторского сознания, не позволяя сформулировать концептуально-контекстуальные связи.

По отсутствию резонанса на появление архитектурных построек можно судить об отсутствии заказа на пластику, и архитекторы проектируют в пустоте, без общественного стимула. У нас нет (в широкой массе граждан) понимания формы. Звонница Мирожского монастыря под Псковом вполне могла бы стать символом провозвестия особого, присущего только России способа сотворения формы, пренебрегающего уровнем, отвесом и законами тектоники, если бы его не дискредитировали церкви Латинской Америки - варварская, но обаятельная интерпретация христианской идеи. К тому же советская власть, отобрав у людей недвижимость, на семьдесят лет лишила их удовольствия от восприятия и управления пространством. Поэтому культурные представления соотечественников (культурных!) об архитектуре ограничены плоскостью, то есть картинкой или фотографией, поскольку познание проходило через писаную историю, а не на собственном опыте. Их оценочные характеристики - историко-культурные реминисценции или поиск соответствия - не затрагивали основного смысла, переданного архитектором через пространство. А долгожданный потребитель реальной архитектуры (далекий от доминирующей культуры) наконец появился и долго еще будет воспитываться в собственной частной архитектуре.

Требованиям потребительской благодарности в России удовлетворяет коллективный концепт, литература, сюжетность. Россия сильна не в форме, но в моделировании мира через литературу. Европейская культура (и мы с ней, если мы ее часть) создала словарь всемирных символов, систематизировала и поставила нам визуальный материал. Количество предложенных морфем превысило «вступительный ценз», ограничивающий Россию. Архитектура может стать наконец одной из общекультурных составляющих, минуя не свойственный России пластический этап создания концепта, используя родную грамматику и синтаксис.

Являясь неотъемлемой частью описанного выше поля, могу сформулировать собственное кредо как попытку достучаться до адекватного отклика благодарного заказчика, используя поэтику и драматургию в рамках конструктивистской честности, а теряя это в борьбе между прибылью заказчика и концептуальной целостностью (самоутверждением автора), выбирать между двумя трудно совместимыми путями:

а) пытаться создавать законченную форму для очередной идеологии, находя удовлетворение в профессиональных оценках и надеясь на оправдание потомков или историческую правоту учения, то есть получать удовольствие от результата;

б) участвовать (жить) в процессе с непредсказуемым результатом, рассчитывая на промахи и случайности неустойчивой системы, и получать удовольствие от процесса.

Честно определяя свои предпочтения, склонюсь к последнему. Примерно, на две трети.

+ + +

В 1967 году Б. А. Шабунин окончил архитектурный техникум. До этого занимался рисованием в Доме пионеров. Склонность к рисованию предопределила выбор профессии. В 1960-х годах система преподавания в техникуме была несколько иной, чем сейчас: процесс обучения строился на проектировании нового, в то время как ныне там готовят именно «техников», обученных чертить то, что уже известно. Может, это и правильно с точки зрения среднего технического образования, замечает Борис Александрович, но тогда он получил первый опыт творческого полета (в том числе и живописные навыки), первый опыт откровения: смешения холодных и теплых тонов создания акварельного легкого пространства. Писал маслом, писал по оргалиту в смешанной технике - акварель с водоэмульсионкой.

По окончании техникума и службы в армии возникла потребность продолжить учебу. Пытался поступить на исторический факультет педагогического института. Затем начались «университеты»: сторож, санитар, геолог, продавец книг, художник на телевидении и в редакциях, в основе чего скрывалась определенная маргинальность, то есть бесперспективность поиска. Интересы Шабунина лежали в области русской культуры, в частности, поэзии и философии, что тогда являлось для многих альтернативой общественному строю, поэтому бессознательный поиск не связывался с карьерным ростом. Указанная маргинальность, по признанию Бориса Александровича, и сейчас дает о себе знать. В результате он продолжает отделять себя от государства, хотя на уровне подсознания и рад бы избавиться от этого. Был период, когда его приняли в Союз архитекторов, в 1985-м даже избрали секретарем Союза. В этой должности он отслужил два срока и приобрел полезный опыт, в известной мере помогавший уйти от вечной маргинальности, позволяя более широко посмотреть на архитектурную деятельность. Сегодня архитекторы живут лучше художников и других деятелей искусства, ибо обслуживают людей, имеющих деньги, которые вкладываются не в антураж, не в знаки, а в суть - в строительство, что было невозможно при отсутствии частной собственности.

Шабунину довелось хлебнуть архитектурной рутины - ежедневной, скучной, бессмысленной. Например, в «Госхимпроекте», где километровые фасады панельных цехов представляли собой поистине апофеоз серости. Даже если приходилось делать какие-то отмывки, перспективы, все равно это было что-то «млявое», бледное, хотя вокруг трудилось множество замечательных людей, среди них - Дмитрий Солопов, у которого Шабунин работал.

В 1971 году Шабунин познакомился с И. З. Чернявским - представителем плеяды финского архитектора Алвара Аалта, мастером примерно того же уровня и стиля (функционализма). Затем поступил на вечернее отделение МАрхИ, паралельно трудился в «Моспроекте» у И. В. Лебедева, где собралась продвинутая компания архитекторов: Асс, Лапин, Коновалов, Кубацкий, Волчек, Цивьян… Работа с ними оказалась гораздо интересней учебы в институте, где сегодня Шабунин, тем не менее, и сам преподает.

Обращаясь к истокам проектирования, Борис Александрович всякий раз вспоминает о живописи, хотя и не составляющей основы архитектурного творчества, но весьма необходимой. Следует понимать, где она в архитектуре нужна, а где нет. Живопись, как правило, определяет фасадное проектирование (плоскость). Шабунину же всегда хотелось проектировать пространство - то, чему он и учит студентов МАрхИ, одновременно читая лекции в Санкт-Петербургской Академии художеств.

В начале творческого пути Шабунину совместно с Лебедевым и Цивьяном удалось реализовать один из основных своих проектов - кинотеатр «Саяны» в районе Шоссе энтузиастов (Москва). Кроме того, он построил несколько жилых зданий, в том числе на улице Авиамоторной. Тогда процветал жанр индивидуальной пристройки к типовому дому, потому что отдельный объект получить было трудно, а на пристройках была возможность реализоваться. Их Шабунин создал немало. Это небольшая хорошая архитектура в титуле привязки к жилому дому, которая в те времена могла существовать только где-нибудь в отдаленных районах. Подобные проекты как-то проходили без утверждения на творческом Совете, и появлялись замечательные вещи - например, аптека в Орехово-Борисово, построенная Евгением Ассом.

В данной связи Шабунин рассказал любопытную историю. В начале 1990-х Москву посетила молодой архитектор из Германии, успевшая построить там маленький коттедж, которым очень гордилась (для Германии это уже достижение, позволяющее считать архитектора состоявшимся). Шабунин возил ее по Москве, показывал свои постройки и работы коллег в Калининском и Перовском районах. Тогда, в разгар горбачевских перемен, все плохое списывалось на «застойный период». Шел постоянный «припев»: мол, какие ужасные объекты, нам ведь не давали ничего делать… В ответ немка с удивлением заметила: «Не понимаю! Вы же сделали огромное количество замечательных объектов, на что же тут жаловаться?» Во время той поездки у Шабунина впервые зародилась «кощунственная» мысль: неужели и впрямь в советское время все было не так уж плохо?

Сегодня, конечно, гораздо больше возможностей для творчества, хотя появилась цензура со стороны заказчика; остается в той или иной форме диктат «Москомархитектуры». Диктует и власть. К сожалению, считает Шабунин, наша элита имеет инфантильное сознание, потому что живет понятием прекрасного, сформированным в детстве. Ей, элите, например, очень нравится живопись Шилова или деятельность Церетели. Ее вкусы распространяются и на архитектуру, которая, как и любой другой вид искусства в России, уже достаточно «повзрослела», чтобы говорить на «взрослые» темы, а не строить теремки - розовые, тепленькие, с украшательскими балясинами на фасадах.

Какое-то время Б. А. Шабунин поработал главным архитектором проекта у Я. Б. Белопольского. С наступлением перемен появилась возможность уйти в «свободное плавание». Занимаясь параллельно в Союзе архитекторов творческой деятельностью, Шабунин с коллегами разработал новые формы организации архитектурного труда - такие, как кооперативы и ПТАМы (профессионально-творческие архитектурные мастерские). Образовали «сборную» свободных мастерских, руководителем одной из них стал Шабунин. В 1990 году он создал свой ПТАМ, в 1997-м общество с ограниченной ответственностью - и с тех пор работает самостоятельно. Хотя, если честно, говорит Борис Александрович, в итоге по степени свободы творчества да и по деньгам это не сильно отличается от «Моспроекта», поскольку различия со временем нивелируются и большого значения не имеют. Просто сам путь интересен, плюс удовольствие, получаемое от освоения экономики, новых структур, нового места в системе государства. И в «Моспроекте» и в ПТАМах все работают по одним и тем же СНИПам, подчиняются одному законодательству, и само понятие ответственности (за жизнь людей, например) понижает некий абстрактный статус свободы, в том числе благодаря и самоцензуре.

По признанию Бориса Александровича, ни в одном из своих проектов ему не удалось выразить себя в полной мере в силу ряда причин - в первую очередь, из-за вязкости среды, в которой приходится воплощать проекты и в которой трудно «протолкнуть», не насилуя действительность, какую-либо идею. Шабунин же глубоко уверен: насилия быть не должно. Указанная среда довольно агрессивна (мы еще не остыли после горячки «освобождения»), в ней нет тонкости чувства - того, что называется импатией. В Европе под этим подразумевается умение человека относиться к другим, чувствуя, что они хотят, что и составляет тонкую материю творчества. В России приходится идти иным путем - уступать, неся неизбежные потери. Таковы приемы жизни и творчества, позволяющие избежать острых углов, агрессии, сопротивления. Не мытьем так катаньем он в итоге добивается своего - через терпение, преодоление обид и так далее…

Шабунин любит конструктивизм за его честность, за то, что из всех возможных стилей он наиболее «архитектурен». Конструктивизм как бы и есть сама архитектура - чистая, не тронутая орнаментом, украшательством. Кто-то хорошо сказал об орнаменте, как о «снятии» архитектуры. Украшательство - характерная особенность новой московской архитектуры, символы известного представления обывателя (на которого и рассчитаны украшения) о богатстве, красоте, элитности.

Был странный период в жизни советского государства, когда творили академически образованные архитекторы (Мельников, например, окончивший Академию художеств), умеющие рисовать, что-то понимающие, достигшие определенных профессиональных высот. Это было время нехватки денег на строительство, а потому – отсутствия вложений, инвестиций, давления заказчика. То есть художники, архитекторы, не имея средств на орнаменты, находили способы создания концепта силами самой архитектуры. Таков конструктивизм. Сегодня же в Москве продолжают появляться здания без замысла, с унылом набором формальных декоративных элементов - обычные коробки, лишенные откровения…

Записал Н. Г. Сербовеликов