ASM1_6

Реконструкция ГУМа, новая сцена Большого театра, возрождение Манежа, жилые комплексы и офисные здания на Плющихе, Большой Ордынке, Долгоруковской и Тверской-Ямской улицах – вот далеко не полный перечень авторских работ П. Ю. Андреева. Начав творческую карьеру в мастерской М. В. Посохина, он с тех пор успел приобрести зарубежный опыт (в Европе), основать собственную частную проектную практику в России, параллельно осуществляя архитектурно-коммерческий менеджмент в качестве главного архитектора ГУМа. С 1996 года, вернувшись в «Моспроект-2» и возглавив здесь творческую мастерскую, Павел Юрьевич чрезвычайно плодотворно работает в Москве, а в последнее время и в других городах России, успешно совмещая в своих проектах технологические возможности современного строительства с бережным отношением к истории и традиционной архитектуре. Владея различными архитектурными жанрами (новое строительство, реконструкция и так далее), он свободно чувствует себя в сложной московской среде и на данный момент является одним из самых авторитетных профессионалов своего поколения. Заслуженный архитектор России, вице-президент Союза архитекторов России, член городского архитектурного совета, Павел Юрьевич Андреев протяжении последних пятнадцати лет самым непосредственным и заметным образом влияет на формирование современного облика Москвы. Наш разговор с ним, состоявшийся 2 декабря 2006 года, был посвящен актуальным проблемам профессии, принципам архитектурной деятельности в Москве как историческом городе.

Марианна Маевская. За последние 10 лет Вы имели возможность работать над такими уникальными и значимыми для Москвы проектами, как реконструкция ГУМа, возрождение Манежа, создание новой сцены Большого театра. Очевидно, что подобное можно было доверить только профессионалу высочайшего класса. А каковы Ваши критерии профессионализма в профессии?

Павел Андреев. Профессионалами не рождаются. Профессионализм возникает из интереса, увлеченности, желания и умения анализировать ситуацию, проникая в самую суть, адекватно на нее реагировать в соответствии с определенными морально-этическими принципами. Остальное определяется умением и мерой способностей, таланта. Ремеслу можно и нужно учить, открывая секреты мастерства и «инструментарий» профессии, уча грамоте, правилам поведения, профессиональной этике – это прямая задача педагога, руководителя, хотя и говорят, что «научить нельзя, можно только научиться».

Творческий порыв уравновешивается и поверяется мастерством - друг без друга они не существуют; перекос в одну сторону чреват голым концептуализмом, в другую - достаточно бездушным практицизмом, причем в обоих случаях мы имеем отсутствие или недостаток социально-гуманитарной функции.

М. М. Какими необходимыми профессиональными навыками должен обладать молодой человек, начинающий свою деятельность на поприще отечественной архитектуры?

П. А. Единственное, в чем я стараюсь не ошибиться при приеме на работу нового сотрудника, - в оценке его индивидуальных пристрастий, способности и желании работать, учиться, расти. В таком случае со временем у него проявляется умение видеть и слышать, понимать и принимать общие установки и идеи как свои собственные. Архитектура – дело коллективное, надо смочь найти свое место в упряжке и тянуть не перетягивая – помогая, а не мешая.

Обучение искусствоведению начинается с описательного анализа произведения. Прежде всего глаза учат видеть (описывая героев, сюжет, коллизию) основные и, что не менее важно, второстепенные детали, технику исполнения, материал и прочее и только потом следует анализ и критика. Такой подход плюс знание истории, традиций формирует действительно профессиональный взгляд на художественное произведение.

Многие профессиональные навыки должны закладываться на подсознательном уровне, когда рука обретает способность «думать» и работать сама. Поэтому столь большое значение в обучении художествам всегда придавалось копийному искусству. Глаз обязан натренироваться на восприятие нюансов, соотношений, навыки, о чем только что говорилось, - «войти в руку», чтобы человек в дальнейшем ориентировался на наиболее качественные образцы. Обучение этому - особая и совершенно необходимая задача. Веками отработанная методика - работать как мастер – и сегодня может принести ощутимые положительные результаты.

М. М. Допустимо ли говорить об особенностях конструктивных приемов в связи с типологией объекта? Что важно учитывать при проектировании, например, жилых комплексов, офисов и так далее и какие изменения произошли здесь за последнее десятилетие?

П. А. Принципиальная типология остается, а вот условия комфортности и потребности при определенном функциональном назначении – меняются, и довольно быстро. Нельзя говорить о каких-либо однозначно необходимых планировочных схемах или приемах организации пространства отдельных сооружений. Все это формирует первоначальное задание на проектирование.

Во главе угла в сегодняшней практике стоят требования рынка (не всегда, кстати, практически оправданные, во многом продиктованные модой). Возможности новейших строительных технологий также влекут за собой изменение типологических приемов архитектуры. Гостиничный номер 4-5* десять лет назад имел площадь около 30-32 м2, а сейчас - уже 40-45 м2, офис строился на сетке колонн 3,60 м или в крайнем случае – 7,20 м, а сегодня эта величина выросла до 9, иногда и 12 м.

Сегодня требуется максимальная гибкость при организации среды обитания, работы, отдыха. Архитектура – искусственная природа, и чем больше она предоставляет возможностей, тем лучше. В первую очередь это касается технологии, планировочных решений, образ же должен достигаться путем адекватного ответа контексту, поиска взаимных соответствий старого и нового. В Москве у большинства зданий проблемы как раз с соотношением масштабов, взаимодействием с окружением.

«Трогательная» и «своеобразная», по мнению многих, московская пестрота среды и тому подобное зачастую является просто хаосом, покрывает немасштабность проектируемых и строящихся объектов. В данных условиях научить архитектора чувствовать контекст, грамотно отвечать на запросы общества и городской среды чрезвычайно сложно. Положительный результат возможен только в случае, если человек сам стремится этому научиться.

Общая культура нации складывается из отдельных «культурных единиц». Средний уровень деятелей искусств и наук Ренессанса был очень высок, и на таком фоне естественно появлялись гении. В нынешней нашей архитектуре (и не только нашей) присутствует некий коллаж без понимания сущностных требований, которые вдобавок формулируются случайными людьми – 25-летними «менеджерами» непонятно чего или чиновниками, не несущими ответственности за результаты своей деятельности – соответственно, весьма посредственне.

М. М. Что Вам дает работа в качестве преподавателя в МАрхИ? Что хотелось бы изменить, усилить?

П. А. Преподавание для меня – адреналин, свежая кровь, своего рода «очистка от склеротических бляшек». Ты, с одной стороны, помогаешь студенту разглядеть его собственную идею, а с другой, - «довести» ее, не навязывая свое видение проблемы. Решение нескольких подобных сугубо творческих задач одновременно – профессиональный гипертренинг и интенсивная тренировка ума. Кроме того, это действительно чисто творческая область, где ты сам создаешь условия проектирования и регламенты, где никто не сдерживает и не советует.

С большим удивлением я обнаружил, что сегодняшние студенты очень скованы в своих представлениях о возможностях, о допустимом. В их молодых головах присутствуют многочисленные табу, мешающие свободно мыслить. Мне кажется, мое поколение не было столь сильно сфокусировано на каких-то запретах в творчестве. Мы больше отвлеченно фантазировали, а потом уже педагоги объясняли, что из этого может получиться, а что нет. Я ожидал от студентов новых идей – идей молодого поколения, но часто вышеупомянутая скованность сознания им мешает.

М. М. Получив хороший опыт в Европе, Вы умеете работать с деталью. Проработка фрагментов Ваших сооружений всегда выглядит очень убедительно. Как подобным навыкам учат в России и что изменилось в последние годы в этом направлении? Можно ли научить работе с деталью современных архитекторов?

П. А. Внимание к детали у нас сильно подорвано. Многолетняя борьба за масштабные достижения, за которыми не видно человека, сформировали абсолютно ошибочную идеологию о первостепенности во всех сферах главного – страны и второстепенности личности. Русские традиционные вышивки, резьба по дереву, росписи и так далее вырабатывали принципиально иное отношение к деталям, чем то, что культивировалось позже, когда архитектура превратилась в инструмент реализации продукции ДСК.

Нельзя мерить архитектуру квадратными километрами. Результатом этого стала тяжелая для профессии потеря понимания истинной ценности качественной проработки, утрата соответствующих конкретных навыков. Высокое качество традиционного строительства до сих пор не востребовано.

Из-за отсутствия частной собственности градостроительство в нашей стране долгое время развивалось исключительно экстенсивно, поскольку и городской уровень, и коммунальное хозяйство не были мотивированы для интенсивного продуманного развития. Отсутствовали сами поводы к изобретению механизмов эффективного использования городской территории, до сих пор не существует единого нормативного подхода для центра и периферии. Все это привело к разрушению больших пластов не только профессиональной культуры архитекторов, но к деградации самого понятия качественной архитектуры.

М. М. Но неужели ситуация последних лет не позволила вернуться к лучшим образцам?

П. А. Я бы осмелился утверждать, что сегодня в архитектуре Москвы по-прежнему отсутствует конкуренция качества. Количества – да, а примеров действительно качественной архитектуры единицы! Основная конкуренция на рынке пока осуществляется на уровне PR-акций заказчиков и риэлторов, а не самой профессии.

Сегодня популярна сомнительная идея, что иностранные мэтры спасут отечественное зодчество и выведут его на новый уровень качества. Но им чрезвычайно трудно воспринять специфику отношения российского заказчика к жилью, к представлениям об идеальном офисе и так далее. Работы западных архитекторов на нашем фоне часто выглядят более броскими, более модными – как продукт. В текстиле сравнительно легко сделать модную вещь, а в архитектурном произведении создать нечто достаточно качественное и новое, продуманное и востребованное одновременно – гораздо сложнее.

По многим параметрам далеко не все западные решения нам подойдут. Скажем, примененный в европейском варианте фасадных решений для компании «Даймлер-Крайслер» в комплексе на Большой Ордынке слабый пористый песчаник и остекленный атриум оказываются дорогими и непрактичными в эксплуатации. Прозрачые стены офисов, выходящие в атриум, изнутри закрыты листами фольги, чтобы прохожие не видели «сменной обуви» и пакетов сотрудников под столами. Перечисление примеров таких несоответствий и нелепиц можно продолжать и продолжать.

М. М. Что в Ваших проектах особенное, а что типическое и необходимое?

П. А. Мне трудно судить, в чем принципиальная особенность работ «архитектора Павла Андреева». Я всегда стремлюсь, чтобы мои постройки были максимально адекватны конкретному месту, я всегда ищу корневые связи с окружением. Даже новые мосты в ГУМе, на первый взгляд, ничего общего не имеющие с архитектурой Померанцева и Шухова, вступают в диалог с этой архитектурой своим структурным расположением, линиями очертаний арок, тросовых конструкций мостов и так далее. В любом случае я всегда выступаю за эволюцию путем преобразований, а не за радикальные изменения. В работе на площади Рогожской заставы при современных формах нового здания мы акцентируем исторический въезд в город. В здании Финансового центра на Кутузовском проспекте создаем поперечные связи с районом Мосфильмовской улицы, отрезанной железной дорогой.

Большинство наших работ – реконструкция (даже когда это объект «нового строительства»), то есть постоянная возможность сложного и захватывающего поиска соотношения с окружением: самый интересный и многоплановый вид творчества. Привязка к окружению должна присутствовать неизбежно, даже коттедж в поле следует привязывать к масштабу последнего. Я считаю, что сам не придумываю ничего нового, а «выуживаю» из ситуации необходимое именно для нее. Ищу, чего не хватает, и добавляю это в заданное пространство.

Значительного успеха удается добиться в работах, где прямой диктат требований заказчика не ставится во главу угла. Это происходит потому, что в программах и заданиях на проектирование все рассчитано на некие усредненные потребности. А когда появляется реальная возможность творчески переосмыслить заданные условия, отмести лишнее, – достигается наилучший результат. Я очень признателен судьбе за то, что обстоятельства позволяют нам трудиться преимущественно творчески, без существенного чиновничьего диктата. Беда нашей архитектурной жизни состоит в том, что зачастую регламентирующие условия составлены очень жестко. Ведь должны определяться общие параметры, а не конкретные метры. Тем самым становятся возможными внутренние корректировки проекта, оптимизирующие данное здание для данных целей.

М. М. На фестивале «Зодчество-2006» работа Вашей мастерской для площади Рогожской заставы получила премию жюри. И это далеко не единственная премия и победа в Вашей профессиональной жизни. Что вообще для Вас значит признание коллег, премии и так далее?

П. А. Когда на обсуждении нашего конкурсного проекта развития застройки Кутузовского проспекта и Можайского шоссе экспертиза и все семеро членов жюри единогласно высказались «за» – конечно же, было радостно. Не представляю, кому не приятна похвала. Она бывает разная – от заказчиков, коллег, строителей; одна из самых дорогих и трогательных – приятие твоего детища посторонним. Чувство сопричастности строителя и его гордость за свою работу, а не просто сознание рутинно выполненной обязанности, похвала обывателя рождают глубокие переживания, особенно ценные для меня.

М. М. С какими российскими или западными архитекторами Вам было бы интересно поработать сегодня? Чьим мнением Вы особенно дорожите?

П. А. Недавно в Россию приезжал испанский архитектор Рикардо Бофил, в мастерской которого я стажировался в Европе много лет назад. Приятно, когда о твоих постройках положительно отзывается человек, способный оценить скрытую профессиональную работу. Интересно сотрудничать со многими, но на партнерских началах, а не чужие портфели таскать по согласующим инстанциям. Скорее, хотелось бы просто полноценно делать свое дело, не отвлекаясь на организационные и прочие нетворческие вещи, во всю силу отпущенных тебе сил и способностей проектировать и строить что-то масштабное. Пока у нас нет механизмов реализации подходящего уровня задач, нет достаточно грамотно развитой строительной индустрии. В этом смысле можно было бы ориентироваться на китайский опыт. Хотя собственная современная архитектура у них пока слабая, зато возможности стройиндустрии за короткий срок стали просто гигантскими. Желательно бы оперировать такими возможностями и на пространстве России.

М. М. Какова ситуация в российской архитекторе в наши дни по сравнению с началом 1990-х годов?

П. А. У нас за последние 10 лет все очень формализовалось, бюрократизировалось, все процедуры искорежены; то, что соответствовало прогрессу 10 лет назад, сегодня выглядит как сказка. Показательно следующее: в 2000 году мы сдали в эксплуатацию 11 объектов, а сегодня сдаем в год – один-два. Огромное количество проволочек и неудобств в инвестиционном комплексе, большая несогласованность действий городских служб порождают дополнительные трудности, тормозят процесс проектирования и строительства. При этом никто не хочет выполнять свои прямые обязанности, но норовит учить других.

М. М. Есть ли у Вас профессиональная мечта? Где и что хотелось бы еще построить?

П. А. Конечно, всегда хочется чего-то нового, чтобы не было повторов. Мы сегодня способны создавать крупные комплексы, реализовывать масштабные градостроительные проекты. Через 30 лет после окончания МАрхИ и через 15 лет интенсивной работы «в объеме» рядом с яркими профессионалами я готов к большим структурным планировочным работам, возрождающим истинный гуманизм в архитектуре и градостроительстве.