ВОСПОМИНАНИЯ О ЖОЛТОВСКОМ

О. Л. Емельянова

№ 4 за 2003  год

Электронная версия научно-популярного журнала "Архитектура и строительство Москвы".
Выходит 6 раз в год.

Содержание номера:

В.И.Ресин
Строительная отрасль: 15 лет созидания

Я. Ш. Каждан
Иван Васильевич Ламцов

О. С. Вершинина, И. В. Захаров, В. Р. Вершинин
Государственный контроль градостроительной деятельности

«Золотое сечение-2003

Г. В. Есаулов
Сессия РААСН-2003. Казань

Итоговый документ научной части сессии Общего собрания РААСН-2003

А.В.Фирсова
Учитель

О.Л.Емельянова
Воспоминания о Жолтовском

Р. И. Тевосян
Таинственность бытия

Период пребывания на Украине стерся из моей памяти, лишь помню, как я лазала по деревьям, а Любочка плакала, так как ей это не всегда удавалось. Бывали моменты, что мы с Любочкой ссорились. Но после того, как моя мама написала из Москвы письмо, где было сказано, как однажды, идя по московской улице, услышала по радио знакомые голоса - это ссорились Любочка с Олей, на нас это очень подействовало. Мы потом старались говорить друг другу ласковые слова, надеясь, что и это будет услышано.
После возвращения в Москву Ольга Федоровна вместе с дочкой переехала к Жолтовскому. Первая, более сознательная моя встреча с Иваном Владиславовичем состоялась, когда мне было лет 10-11. Помню, что он был интересным, крупным, стройным, очень длинноногим, с необыкновенно живым, проницательным взглядом.

Давайте приоткроем дверь его дома. Я часто приходила к Любочке, которая так и осталась моей ближайшей подругой на всю жизнь. Иван Владиславович всегда заглядывал к нам в комнату, интересуясь,
чем мы занимаемся. А если видел, что мы просто болтаем, старался что-нибудь придумать, поскольку органически не переносил безделья.
Вообще Иван Владиславович относился к людям с большой добротой, участием и помогал им, чем только мог. К сожалению, люди отрывали его от работы, обращаясь к нему с различными просьбами, не имеющими к архитектуре никакого отношения. Поэтому Ольга Федоровна была вынуждена стать его личным секретарем, всякий раз оценивая, есть ли необходимость его беспокоить. Особо настойчивые и неделикатные старались «захватить» его, когда Ольга Федоровна уезжала на дачу.

Однажды во время войны (Иван Владиславович не был в эвакуации) мать одной студентки Архитектурного института (мне не хочется называть ее фамилию) явилась с просьбой помочь достать ей дрова. Пришла она под самый комендантский час, и Иван Владиславович вынужден был всю ночь терпеть ее присутствие и болтовню. Он был очень деликатным человеком. Одним словом, работать она ему не дала, а ночные часы были для Жолтовского самыми продуктивными. Спать он ложился всегда около 6-7 утра.
Иван Владиславович очень любил молодежь, общение с ней было для него жизненной потребностью. Он сам молодел от этих встреч. Консультации своей мастерской Иван Владиславович проводил как в Моспроекте, так и у себя дома. По словам его учеников, консультации на дому казались наиболее интересными и плодотворными. Да и Иван Владиславович считал эти часы самыми счастливыми.
Своих детей у Ивана Владиславовича не было, но относился он к детям с теплом и участием. Как-то я пришла к Ольге Федоровне (вернее, просто к тете Леле) с моей дочкой Машенькой (Любочкиной крестницей), которой было тогда лет 7-8. Она училась в Центральной музыкальной школе при Московской консерватории. Иван Владиславович попросил Машу сыграть Баха и остался очень доволен. Думаю, что это была не просто вежливость, потому что слушал он ее с большим вниманием (Маша потом окончила музыкальную школу с золотой медалью). Посчитав ее достаточно взрослой, Иван Владиславович принес ей письмо архитектора Николая Петровича Былинкина (довольно философское, присланное ему к какой-то особой дате), посоветовал внимательно его прочесть и понять его мудрость.

Часто бывая у Жолтовских, я иногда приходила лично к Ивану Владиславовичу за советом или консультацией, в чем никогда не имела отказа. Нужно сказать, что Иван Владиславович очень привязался ко мне, всегда с удовольствием делился своими впечатлениями, рассказывал о своих поездках в Италию и показывал многочисленные фотографии, приобретенные там. А однажды, в порыве добрых чувств, сделал мне неоценимый подарок - книгу Палладио, на которой тонко заточенным чертежным карандашом надписал: «Олечке, с пожеланием понять мудрость этой книги». И, как всегда, подписался ИЖ (его подпись все называли «Ижица»).

Когда же я приходила просто к Любочке или Ольге Федоровне, то Иван Владиславович, узнав о моем приходе, обычно поднимался из мастерской наверх, приносил какие-нибудь интересные книги по архитектуре, а чаще звал меня в мастерскую.
Однажды он высказал пожелание, чтобы я запоминала, что и где лежит у него в мастерской. А мастерская у него была просто музеем: и хорошая мебель, и мраморная скульптура, и замечательные картины, вплоть до портрета Палладио, что было для него особенно ценно. И, конечно, рабочий стол с великолепным при нем креслом, в котором он сидел во время работы. Без этого кресла Ивана Владиславовича
невозможно было представить. В нем он казался Королем архитектуры.

Иван Владиславович работал обычно ночами, так как днем у него было много других дел: консультации в ряде проектных организаций и в Архитектурном институте, где он был еще и художественным руководителем. Да и домой к нему приходило немало людей. Может быть, главным было то, что ночами ему никто не мешал.
Здесь я хочу сделать маленькое отступление. О присутствии Ивана Владиславовича в Архитектурном институте всегда можно было догадаться по аромату чудного табака, который стоял в коридорах. Он один курил трубку с таким табаком, приготовленным им самим: за основу брал «Золотое руно», добавлял туда мед и что-то еще. Это было настоящее таинство.

Во время войны прямым попаданием бомбы был полностью разрушен двухэтажный дом на территории Третьяковской галереи, в котором жили Рыбниковы, родственники Ольги Федоровны и моей мамы. Нужно сказать, что муж Любови Федоровны Рыбниковой Алексей Александрович был главным реставратором галереи и художником. Несколько его полотен висело в Третьяковской галерее, я помню небольшую картину «Полотер». Какое-то время, пока Моссовет не предоставил им квартиру, Рыбниковы всей семьей в пять человек жили у нас в 61-й квартире дома 16 на Малой Никитской улице. А так как у нас стало тесновато, Ольга Федоровна и Иван Владиславович предложили мне пожить у них.
Вечерами я бывала в мастерской у Ивана Владиславовича, но старалась уйти не очень поздно, чтобы не мешать ему работать. Кроме того, мне нужно было утром идти на занятия в Архитектурный институт, поэтому я вставала рано, обычно тогда, когда Иван Владиславович пил утренний чай и шел спать. Ел он вообще мало, так как считал, что «есть надо лишь столько, чтобы не умереть с голода». А Ольга Федоровна старалась, конечно, кормить его калорийно. Иван Владиславович был добрым человеком и любил делать людям приятное. Так, нам с Любочкой каждый вечер перед сном он приносил по кусочку шоколада, что было безумно трогательно. Он любил угощать и своих учеников. Однажды Николаю Константиновичу Базалееву (в нашем обиходе - Коле), к которому он относился очень тепло, налил какао. Коле напиток понравился, и после этого Иван Владиславович при каждом удобном случае угощал его им.

А случаев было немало, так как во время войны его ученики, в том числе и Коля, часто оставались дежурить по ночам на крыше его дома, чтобы вовремя скинуть вниз зажигалки. Как-то ночью на крышу дома упало несколько зажигалок, которые Коле удалось быстро сбросить во двор. Но одна из них пробила кровлю и, проскочив сквозь обрешетку, загорелась на чердаке. Коля и тогда не растерялся: все погасил и засыпал песком, запасенным в ящиках.
Дом Ивана Владиславовича был двухэтажный, причем в комнатах второго этажа стояла хорошая мебель, висели прекрасные картины. В конце зимы, когда в воздухе веяло весной и от теплых лучей солнца начинал таять снег, мы с архитектором Дмитрием Георгиевичем Олтаржевским лезли на крышу дома счищать его, чтобы протечки не испортили ценные вещи на втором этаже.
Да, дом этот, в котором жил Жолтовский с 1920 по 1959 год, был действительно знаменит! На тумбе у ворот при входе во двор была прикреплена мраморная доска «Свободен от постоя», которую потом кто-то варварски уничтожил. В начале XIX века он принадлежал писателю и общественному деятелю Александру Владимировичу Станкевичу. (Вознесенский переулок, на которой дом находился, в 1922 году в память о его брате, философе и просветителе Николае Владимировиче получил название улицы Станкевича. Сейчас ему возвращено историческое название.) В 1827 году здесь поселился поэт Боратынский, у которого в 1828-1834 годы бывал в гостях Пушкин.
Раньше на месте мастерской Ивана Владиславовича была домовая церковь, что видно из подлинных чертежей дома Станкевича, которые хранятся у Ольги Северцевой (племянницы Габричевских). В торце мастерской было маленькое возвышение, именно там находилась алтарная часть церкви с полукруглой нишей, заделанной при перестройке дома. Там у Ивана Владиславовича стояло великолепное бюро красного дерева с мраморными колонками, которое много позднее было передано в дар в Царскосельский дворец.

Рассказывая о Жолтовском, нельзя не сказать несколько слов и об Александре Георгиевиче Габричевском, родственнике Станкевичей. По высказыванию искусствоведа А. М. Кантора, у него были все данные, чтобы «стать легендой еще при жизни». (Тем, кто хочет ознакомиться с жизнью и творчеством А. Г. Габричевского, рекомендую книгу О. С. Северцевой. В ней, в статье М. В. Алпатова, есть замечательные слова: «Вклад Габричевского в нашу культуру в известной степени подобен тому, который оставил Станкевич в русской культуре прошлого века.»)
Я радуюсь и горжусь тем, что такой необыкновенно образованный, умный и высококультурный человек, каким был Александр Георгиевич, являлся крестным отцом моей дочери. В последнее лето жизни Александра Георгиевича, когда он уже был безнадежно болен, моя Машенька проводила с ним в Коктебеле довольно много времени. Особенно они любили совместные прогулки по холму Топсень. В Коктебеле он и умер, похоронен на местном кладбище.

Нужно сказать, что Иван Владиславович Жолтовский сначала снимал комнаты в доме Станкевича и только после переезда Александра Георгиевича Габричевского к жене - Наталии Алексеевне Северцевой (в здание Университета на Моховой), стал фактически хозяином квартиры.
Каждый год 27 ноября - в день рождения Ивана Владиславовича - с поздравлениями собирались архитекторы почти со всей Москвы. Мастерская ' была до отказа заполнена гостями. В эти вечера мы С Любочкой активно помогали по хозяйству: разносили гостям чай, подавали угощение и старались чем только возможно занять их. Гости старались быть поближе к Ивану Владиславовичу, который сидел в кресле, только самые стеснительные и скромные устраивались вдали от него.

А в юбилейные дни чествование Ивана Владиславовича проходило в Доме архитектора, в Большом зале на втором этаже, куда приходили не только московские и ленинградские архитекторы, но и люди из разных по профилю организаций и из других городов. Было много цветов, адресов и различных подарков. Так, в один из юбилеев мы, тогда еще студентки, преподнесли Ивану Владиславовичу от Архитектурного института старинное кашпо с кактусом - символом вечности (кактус принес нам Михаил Иванович Курилко специально для Жолтовского).
А потом в каминной было застолье. «Хозяином» Дома архитектора в то время был Каро Семенович Алабян. Этот внимательный и гостеприимный чело: век исполнял роль тамады за столом. После основных тостов и поздравлений он по очереди подсаживался к каждому гостю и для каждого находил теплые слова. И я также была удостоена его внимания.

Иван Владиславович бывал и у нас в семье. В один из визитов к нам он привез мне в подарок великолепный английский полугоночный велосипед, на котором я впоследствии гоняла по Можайскому шоссе во время летнего отдыха на Николиной горе - сравнительно недалеко от дачи Жолтовских, находившейся около деревни Дарьино по Белорусской дороге.

Дом Жолтовского был замечательно расположен: сзади лес, с одного бока спуск к маленькой, очень чистой речушке с ключами, откуда брали воду для питья, а с другого бока и спереди при подходе к дому - поле, где среди ржи великолепно чувствовали себя васильки. Одним словом, красота: была необыкновенная. Недаром Иван Владиславович довольно долго подыскивал себе дом и, безусловно, нашел то, что искал. Он снимал его сначала у Стол-повских, а потом купил.

Жизнь Ивана Владиславовича на даче была не менее деятельной, чем в Москве: он косил траву, причем прекрасно владел косой, постоянно ходил писать этюды, зимой катался на лыжах, а летом совершал довольно далекие прогулки, во время которых собирал лекарственные травы и растения, делая потом лечебные настои. И так же, как в Москве, любил принимать гостей. На втором этаже его дачи, кроме спальной комнаты, была, как и в Москве (правда, несколько иных габаритов), мастерская с чертежным столом и великолепными гравюрами на стенах. Видимо, без архитектурной деятельности его жизнь была неполноценной.

Во время войны железнодорожное движение по Белорусской дороге прекратилось. Однажды Ивану Владиславовичу необходимо было срочно попасть в Москву - и он отправился с дачи в 40-километровый путь на велосипеде. Только в городе попросил пустить его с велосипедом в троллейбус, показав всем удостоверение члена Моссовета. В то время ему было около 75 лет! В эти дни стояла жара - и он довольно сильно обгорел в пути.
Ученики Ивана Владиславовича очень любили ездить к нему на дачу на велосипедах и оставались там ночевать на сеновале. Один раз и я рискнула в такой надежной компании, как Скокан, Базалеев, Кувшинов и Лебедев, поехать вместе с ними. Это был мой первый такой далекий выезд.

Как правило, вся мастерская приезжала на дачу 24 июля на именины Ольги Федоровны. Этот день всегда очень широко отмечался, и к нему готовились заранее. Кроме хорошо приготовленных блюд, на грядках специально приберегали клубнику, по традиции ее подавали на стол с взбитыми сливками. Любочка составляла остроумно-шуточные меню (например, «Кильки на диванчиках»).
Ольгин день Иван Владиславович очень любил. Он был большим праздником не только для него, но и для всей мастерской, приезжавшей обычно в полном составе с теплыми поздравлениями, остроумными карикатурами. Я также всегда бывала в этот день, тем более что я тоже Ольга.
Вот еще одно довольно колоритное добавление. В ближайшей деревне Дарьино люди очень душевно относились к Жолтовскому. Обычно каждый год в день именин Ольги Федоровны местные женщины надевали самые нарядные платья и на поляне, вблизи дома Жолтовского, водили хороводы. А Ольга Федоровна посылала им всевозможные вкусные презенты. По-моему, это было уже традицией, причем очень русской.
Я до сих пор удивляюсь, как в нашей сложной, взбалмошной московской жизни Ивану Владиславовичу удавалось так много всего успевать.
Живя на даче, Иван Владиславович заболел воспалением легких. Какое-то время боялись перевозить его в Москву, ведь транспортировать тяжело больного, да еще в 92-летнем возрасте не просто. Но пришлось это сделать: нужна была квалифицированная медицинская помощь и хороший уход. В Москве его лечил мой брат Андрей Леонидович Лимчер (ученик своего отца, Леонида Федоровича Лимчера, квалифицированного врача-терапевта, безупречно проработавшего 17 лет в Кремлевской больнице и лечившего ранее Ивана Владиславовича). Он приходил каждый день, делал все необходимое, но спасти Ивана Владиславовича так и не удалось. Очевидно, возраст сыграл свою роковую роль.
Смерть Ивана Владиславовича была потрясением не только для родных и близких. Прощались с ним в Большом зале Дома архитектора. У гроба была поставлена береза - своеобразный символ его отношения к жизни. «Учиться надо у природы», - обычно говорил Иван Владиславович и приводил в пример дерево: как оно, толстое и тяжелое от корня, становится все легче, членится все мельче и мельче, доходя до листа, растворяется в воздухе и переходит в бесконечность.
Иван Владиславович вообще был очень мудр. Мне кажется, что он еще недостаточно понят. Думаю, что спустя какое-то время, и может быть, даже очень большое, он будет раскрываться, и раскрываться людям, особенно архитекторам. Похоронили Ивана Владиславовича на старой территории Новодевичьего кладбища. Рядом с могилой росло дерево, которое живо и по сей день. Его ученики заказали памятник из огромного куска итальянского мрамора в виде большой вазы с орнаментом - по проекту, сделанному ранее самим Иваном Владиславовичем для Неждановой, но почему-то не осуществленному. Обдумав, сочли это лучшим вариантом. На доме, где жил Иван Владиславович, установлена мемориальная доска. В нем разместился читальный зал Государственного исторического архива города Москвы.

Чтобы не заканчивать свой рассказ на такой грустной ноте, хочу вспомнить, что вылет в Италию в 1963 году группы архитекторов, куда и мне с мужем Юрием Никитичем Емельяновым посчастливилось попасть, состоялся 27 ноября, в день рождения Ивана Владиславовича. Для нас это было очень символично. На этом, пожалуй, и закончу свой рассказ.