Досуговый центр в Филевском переулке

СТРАНИЦА
ЖУРНАЛА

№ 3 за 1999  год

портреты мастеров       промышленный  дизайн         новые проекты

Электронная версия научно-популярного журнала "Архитектура и строительство Москвы". Выходит 6 раз в год.

Содержание номера:

Summary

Краткие аннотации
статей на английском языке

ТОЧКА ЗРЕНИЯ
А.Р. Ахмедов - А.П. Гозак
"Прекрасное должно быть величаво"

РАЗВИТИЕ ГОРОДА
А.Н. Тетиор
Устойчивость развития города - что это такое?

ПОРТРЕТ МАСТЕРА
П.Г. Еремеев, Е.И. Кондрахов
Виктор Иванович Трофимов

ПРОЕКТЫ РЕКОНСТРУКЦИИ
Ю.П. Платонов
Реконструкция площади Гагарина

МОСКОВСКИЙ АЛЬБОМ
В.Л. Хайт
Москва в XVIII - начале XIX века

НОВЫЕ ПРОЕКТЫ
А.В. Маслов
Большой театр: этап биографии

ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА СТРОИТЕЛЬСТВА
П.Г. Еремеев, Н.В. Канчели
Большепролетное светопрозрачное
покрытие Гостиного двора в Москве

ИССЛЕДОВАТЬ, ВОССТАНОВИТЬ, СБЕРЕЧЬ
А.В. Можаев, Ю.П. Мосунов
Храм на Ильинке - возвращение утраченного

ПОЧТА
Строительство дома как средство попасть в Историю

АРХИТЕКТУРА БУДУЩЕГО
М.В. Нащокина
"Пасхальные яйца" мастерской Сергея Ткаченко

"ПРЕКРАСНОЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ВЕЛИЧАВО..."

С ростом критических настроений в отношении современной московской архитектуры все более значимыми становятся вопросы мастерства, профессиональной совести зодчего, его чувства места, отношения к связи традиций и новаторства и многие другие. В непринужденной беседе любой человек всегда более раскован и откровенен. Вот почему, готовя эту публикацию, мы выбрали форму диалога руководителя мастерской № 20 "Моспроекта - 2" академика Абдулы Рамазановича Ахмедова и одного из компетентнейших архитектурных критиков - Андрея Павловича Гозака.

бездарности, ищет милиция, ищут пожарные... Он не может быть простым и лежать на поверхности, потому что сразу же возникает еще вопрос: кто спрашивает и на какую почву ложится ответ - живительную или разрушительную, заинтересованную или равнодушную? Ведь природа творчества такова, что подлинный мастер всегда хочет знать о том, что его работа, которая есть он сам, его судьба, его жизнь, - нужна людям, нужна этому месту на земле, нужна профессии, которой он всего себя посвятил.
А что такое - посвятил?

Проект дизайн-центра на Манежной улице

Не верю я в творчестве случайностям. Не верю в долгую спячку и вдруг откуда-то сверху нисходящее озарение. Озарения в искусстве подготавливаются неустанной подпиткой творческой ткани мастера - будь он ученый, писатель, художник, политик, философ, военачальник. Только она сохраняет его в достойной форме.Замечательный русский композитор и пианист Антон Рубинштейн всегда возил с собой портативный механизм с клавишами, на котором по три часа в день,  прослушивая себя

внутренним слухом, упражнялся, находясь ли в вагоне поезда или каюте корабля. Объяснял он это тем, что, если не играет на инструменте день - чувствует это сам, два дня - чувствуют члены семьи, ну а если три дня - могут почувствовать и слушатели в зале. Это к вопросу о преданности профессии, о творческих методах и привычках, которые формируют контуры единства творца и его произведений.

Андрей Гозак. Если мы начали с Хельсинки, приведу пример, когда очень грамотные архитекторы допускают ошибки. Там по проекту американского архитектора Стевена Холла построен Музей современного искусства. Очень странный и неуместный дом. Такой легковесный павильон. А все вокруг из гранита, все окружение крепкое, добротное. Он может быть сделан неплохо: говорят, там хорошая экспозиция. Но профессионалы и жители недовольны вторжением в город чужой архитектуры. Как в каком-нибудь лесу, где вдруг выросло случайное и странное дерево, совершенно не имеющее отношения к этому лесу. Так что Москва не все проглотит, это миф. Не проглотит и еще выплевывать будет.
Весь этот бум с мансардами, не имеющими никакого к нам отношения, есть чужеродное введение в город совершенно иной темы. Они если и выгодны экономически, то только при реконструкции. А при новом строительстве это просто дань дурной моде. К тому же, как правило, они неумело нарисованы.

А.А. Конечно, любая тема профессионально решаема, но она должна и ставиться и решаться на адекватном уровне. Возьмем, к примеру, башню - это архитектурное обозначение, способное нести серьезную градоформирующую и эстетическую идею.
Достойное применение этого приема может явить собой прямое воплощение идеи вознесения архитектуры, как, скажем, колокольня Ивана Великого или адмиралтейский шпиль.

Несколько лет назад крупнейший японский архитектор Кендзо Танге, вклад которого в современную архитектуру трудно переоценить, на вечере в Союзе архитекторов говорил, что архитектура ХХ века в большом долгу перед историей. Если архитектуру мерить такой строгой мерой, а другой у нее не должно быть, то представляются кощунственными попытки роднить с этой главной профессией землян оскорбительные для нее и для города опусы, составленные из странной формы однообразных башен, башенок или им подобных элементов, применяемых иными коллегами для придания "архитектурообразности" всевозможным серым задумкам.
В этом плане меня удивляет газета "Моспроектовец", в превосходной степени представляющая просто противоположные по знаковому состоянию архитектурные премьеры наших дней.

Гостевой дом с офисом по пречистому переулку

Бытует мнение, что именно это создает "московский стиль", который в корне отличается от какого-то там питерского, французского, итальянского и иже с ними... Что же тогда делать с историей, а вместе с ней и теми творениями величайших мастеров, которые в разное время оставили в Москве прекрасные свидетельства интернациональности подлинных произведений искусства?Мня потрясает душевная щедрость Ивана Владиславовича Жолтовского, когда он, выполняя заказ Тарасова по сооружению особняка на Спиридоновке, повторил любимую работу своего духовного учителя - Андреа Палладио. В моем понимании, он поделился с Москвой своей любовью к прекрасному. Не правда ли, как это не похоже на другую очень жизнедеятельную философию: если не съем, то надкушу...

А.Г. И вся беда в провале уровня культуры в целом. Об этом говорил Лотман, об этом говорил Лихачев, об этом говорят нормальные профессионалы. Падение культуры очевидно, причин тому - объективных и субъективных, экономических и политических - много. В свое время академик Игорь Грабарь предлагал культуру распространять не только на "низы", но и на "верхи". Наверное, много времени пройдет, пока культура проникнет в "верхнюю" сферу. У нас очень живучи нездоровые традиции волевых решений, мешающих нормальной жизни профессии. В этом, может, и кроется основная проблема качества архитектуры.

А.А. Безусловно, заказчик влияет на процесс создания архитектурного произведения. Жолтовский говорил, что заказчик - это основной соавтор, он должен уважать архитектора, верить ему и ни в коем случае не сводить работу на уровень личного понимания проблемы. Мы же, говоря о стиле Людовика ХIV , обычно забываем, что тот заказчик предлагал архитектору высказаться, доверяя ему. И благодаря их совместному творчеству рождались шедевры.

А.Г. Эта тема трудна, но хорошо исторически просматривается, если мы вспомним о каком-нибудь шедевре ХХ века. Дом Кауфмана создан во многом благодаря заказчику, который предоставил архитектору Ф.Л.Райту возможность сделать то, что он задумал, с одним условием: поставить дом над водопадом, потому что его хозяин хотел слушать "музыку" воды. Эта вилла даже в историю архитектуры вошла под именем заказчика - настолько колоссальна была его роль.
А другой случай, когда Президент Финляндии Кекконен пригласил архитектора Аалто проектировать правительственный дворец в Хельсинки и не предписывал мастеру, какой сделать, скажем, дверную ручку. Про Аалто вообще говорили, что он умел обаять заказчика, найти с ним общий язык, не уступая в главном. Это тоже своеобразный дар - уметь одновременно и убедить, и понять, и помочь.
В том, что московский строительный бум состоялся в отрыве от культуры, виноваты и архитекторы - они оказались не подготовленными и этически, и во многом профессионально. Свобода творчества свалилась на общество неожиданно: после колоссального количества запретов все вырвались на свободу - пожалуйста, говорите! А сказать-то нечего...
В сегодняшней московской архитектуре доминирует низкопробный кич. И это трагично, потому что именно в архитектуре низкий уровень нашей культуры оставляет самые долговечные следы.

Может быть, сказывается отсутствие общей национальной идеи, какой в свое время была Победа, а в наше время могла бы стать идея государственности. Приватизация - это еще не национальная идея...
Недавно смотрел по телевизору замечательное действо, которое транслировали с Марсова поля в Париже, - грандиозный концерт трио Карерос-Доминго - Паваротти. Завораживала удивительная гармония составляющих действа - репертуара, исполнения и ночного пространства прекрасного города. Несмотря на общую возвышенность настроения, вдруг стало то ли больно, то ли завидно. Ведь центр Москвы - это тоже неповторимое созвездие архитектурных вельмож - зданий, нисколько не уступающих тем, что заселяют оси Елисейских полей и площади Трокадеро... Только эти свои богатства мы должны как-то собрать, осмыслить, вдохнуть в них жизнь, которой они, безусловно, заслуживают. И делать это нельзя отдельно умом или отдельно сердцем. Надо делать и сердцем, и умом.
Возьмем, к примеру, Боровицкую площадь. Есть в этой теме субъективное, а есть и объективное. Субъективно то, что тему затрагивает архитектор Ахмедов, который отдал ей три года своей жизни и не может быть беспристрастным. Объективно то, что Большой Кремлевский ансамбль, по самому строгому счету, - явление уникальное, выдерживающее сравнение с самыми известными мировыми достопримечательностями, как афинский Акрополь, римский Форум, знаменитые памятники крупнейших европейских и азиатских столиц. Естественно, что такой ансамбль должен обладать достойными своему уровню аванпространствами. После происшедших здесь структурных изменений последних лет сомасштабные основному ансамблю подходы остались только со стороны гостиницы "Россия". И поэтому место, которое ныне зовется Боровицкой площадью, является, пожалуй, единственным, где еще имеется реальная возможность создать достойную Кремлевского ансамбля представительную аванплощадь - Боровицкую. Такие пространства не решаются легковесной игрой в создание какой-то нейтральной территории, отмеченной памятными знаками. Здесь требуется решение, адекватное тому мощному магнитному полю, которое создано перекрестным диалогом самых значительных здесь доминант, как Пашков дом с Боровицкой башней Кремля и Большой Каменный мост с библиотекой имени Ленина.

Театрально-гостиничный комплекс на улице академика Королева

Архитектура - не искусство случайностей, ее законы поддаются взвешенному анализу и соответственно - предметному диагнозу. Исходя отнюдь не исключительно из своего проекта, а объективно оценивая сложившуюся на Боровицкой площади ситуацию, я пришел к убеждению, что нет альтернативы построению композиционной ее основы, кроме возведения непрерывного здания - дуги от Большого Каменного моста до

доходного дома в начале улицы Волхонка с перекрытием арками-проездами и Волхонки, и Лебяжьего переулка. Этот решающий элемент композиции естественно регулирует планово-высотные контуры возникающего с северной стороны площади здания музея Кремля и создает предпосылки для оптимального развития кварталов между Волхонкой и набережной реки Москвы - в сторону храма Христа Спасителя.
Кстати, о храме. Когда еще существовал союз архитекторов СССР, а на месте храма был бассейн "Москва", два секретаря этого Союза - академик Юрий Павлович Платонов и я - провели удивительный вечер "воспоминаний о будущем". Мы представляли, как на этом месте мог бы вырасти Институт Человека, в виде некоего центра культуры и нравственности планетарного масштаба. Любопытно, что в наших планах-мечтах, еще не очерченный в композиционной конкретике, как призрак отца Гамлета, присутствовал храм Христа Спасителя. И вот он восстановлен. Событие, значение которого трудно переоценить. Но меня не покидают сомнения: все ли возможности здесь использованы сообразно с изменившимися реалиями.
К примеру, Музей изобразительных искусств имени Пушкина, в свое время сооруженный на Волхонке в качестве музея для хранения гипсовых копий, сейчас является одним из ярчайших культурных центров мирового значения, который, безусловно, нуждается в соответствующей своему статусу инфраструктуре, в частности в создании вводной площади перед ним, которая открыла бы замечательную архитектуру Клейна с набережных Москвы-реки. Эта площадь Искусств, будучи связанной с платформой храма с юга и с анфиладой пространств кварталов, берущих начало от дуги Боровицкой площади с севера, могла бы каким-то образом влиять на сценарий и определенную окрашенность проводимых возле храма многолюдных церемоний. Мне кажется, подобная стержневая система соответствовала бы духу места - и как часть городской архитектуры, и как некая реальность, определяющая самоощущение человека в этой среде.
"Фантазии" становились былью, когда Высокую мечту несли по жизни лучшие люди эпохи. Так рождалась и стала реальностью программа Большого Лувра. Так рождается сегодня проект Большого Эрмитажа, когда весь ансамбль зданий, формирующих площадь Зимнего дворца, становится своеобразным музейным государством в центре северной столицы России. Только такие программы достойны своего времени, и программа Большой Пушкинский музей, если бы ею загорелась замечательный директор музея Ирина Александровна Антонова, могла бы склонить столичную Мэрию отменить существующую сейчас программу застройки этого уникального места разнородными коммерческими зданиями и переориентировать созидательные силы в пользу подлинной, масштабной будущности Москвы.

А.Г. Иван Леонидов говорил, что архитектура - это поступок. Если ты кому-то плюнул в лицо или кого-то обозвал, это твое личное дело. Но архитектор может облить грязью весь город, если поставит в нем нечто, вызывающее негативные ощущения.

А.А. Возвращаясь к Москве: что для нее приемлемо, а что - нет? Стекло в наше время стало одним из основных композиционных материалов - наряду с металлом, бетоном, кирпичом. Оно нашло широкое применение в странах с самыми разными климатическими условиями и национальными традициями.
Тогда в чем причина устойчиво отрицательного отношения нашего мэра к применению в московском строительстве стекла? О причине нетрудно догадаться. Это - участившиеся примеры крайне неудачного применения стекла нашими коллегами. То есть врагами этого эффективного материала становятся сами архитекторы.

А.Г. Вспомним знаменитую стеклянную пирамиду в Лувре. Она всегда будет вызывать споры. Конечно, можно профессионально разобрать всю работу по реконструкции Лувра, выполненную по проекту Пея. Но главное заключается в том, что старое и новое здесь прекрасно взаимодействуют. Кстати, блестяще выполнены фонтаны - гладкая поверхность воды просто на переливе, без всяких бортиков.
Это классика. Вода дает абсолютно зеркальную поверхность, отражая небо и стекло пирамиды. Очень профессионально и тонко сделано. Нечто подобное могло бы состояться и на Манежной площади. Не буквально такое, а по уровню мастерства. Благодаря пирамиде старые корпуса Лувра только выиграли. Прием взаимодополнения и взаимоуважения старой и новой архитектур лишь подчеркивает и усиливает красоту той и другой. Достойный и грамотный прием.

А.А. Известен случай о подарке римскому папе журнального столика, выполненного Джакомо Манцу, представляющего собой плиту из очень толстого стекла, лежащую на полетном вихре золотой ленты. Представляете, барочной архитектуры покои папы с картинами Боттичелли и Тициана... и там вдруг появляется такая суперавангардная вещь... И она блестяще вписалась в интерьер, видимо, благодаря своей бестелесности и, конечно, талантливой задумке Джакомо Манцу.

А.Г. ...Если к работе Пея быть придирчивым, то его можно даже упрекнуть в определенной робости. Чуть-чуть не дотянул, не хватило смелости или технических возможностей сделать пирамиду в Лувре цельной, без этих переплетиков. Если бы она была сделана из литого стекла, то смотрелась бы как египетская, и одновременно прозрачная, то есть абсолютно новая.
Думаю, что сказанное о Париже имеет прямое отношение и к Москве. В этом смысле все города едины.

А.А. Вот один интересный пример, говорящий тоже о многом. Раньше, проходя по Лубянке, мы всегда поражались мастерству Щусева: как виртуозно он сумел спроектировать здание КГБ. Не продолжил старую постройку, а остроумно сделал от нее тонкий "перескок" к своей конструкции. В брежневское время какой-то новый господин, занимавшийся Лубянской площадью, взял и все выровнял. В результате пропало все - исчез этот удивительный феномен связи времен.

А.Г. Или другой пример. Когда Иверские ворота возникли на своем месте, не было зданий Исторического музея, Думы, гостиницы "Москва" и тем более новой Манежной площади. А сейчас, в результате "возвращения" Иверских ворот на старое место, Красная площадь оказалась закупоренной.
Дело в том, что здесь совершается обычная методологическая ошибка: когда нам вдруг подают постройку, которая жила в своей исторической обстановке, мы можем воспринять ее только как муляж, как неадекватную окружению игрушку. Странно одновременно видеть на Иверских воротах двуглавых орлов, а на Кремлевских башнях - красные звезды.
Был такой архитектор - Михаил Кудрявцев, прекрасный специалист и прекрасный знаток Москвы. Он предлагал восстановить всю Москву XVII века. Но это нонсенс, такого быть не может!
Конечно, есть такая категория памятников, которые являются символами города. Без них город теряет имя. Например, площади Старо-място в Варшаве или Сан-Марко в Венеции. Поэтому, когда в начале ХХ века Кампанила была разрушена сильным порывом ветра, ее тут же на добровольные взносы населения восстановили - без нее нет Венеции. Но это единичный случай. В разрушенных войной немецких городах восстанавливали соборы, ратушу и несколько образцов старых домов. В остальном город строили заново. Время обратно не повернешь.
Сейчас в Москве делают некие пародии на модерн. Получается плохо - у современных архитекторов иное мировосприятие, чем у Шехтеля. Даже реставраторы мучаются, восстанавливая решетки модерна. Не получается - там как-то ковали по-иному, иначе плавили и обжигали металл.
Даже люди меняются. Нынешняя молодежь совсем не похожа на своих отцов: они по-другому общаются, по-другому целуются... Это нормально и естественно. И у них родится другая архитектура. Но проблема мастерства останется, ибо эта проблема - на все времена.

А.А. Очень усложняет развитие новаторской архитектуры ставшая нормой необходимость ее официального согласования, помимо архитектурного совета, еще и с консультационным органом, призванным прослеживать соответствие вновь возводимого сооружения сложившемуся контексту. И здесь, конечно, очень много субъективизма. Нет споров, дело серьезное, и своевременные советы знающих Москву историков очень нужны, тем более что в совет входят специалисты очень высокого класса. Но здесь порой случаются курьезы, как у того художника, который писал историческую картину и не знал, какой крой сапога был тогда в моде. Он пригласил очень известного мастера этого дела, чтобы узнать его мнение. Тот рассказал и показал, какое там было шитье, крой и прочее. А когда художник его поблагодарил, мастер неожиданно добавил еще, что ухо у вас тоже не то, и глаз нарисован неправильно... Порой и наши теоретики поступают, как тот консультант. Мы уважаем их знания, опыт, но почему они не уважают наши - быть может, порой и не менее ценные? А если кто-то вдруг возлюбил Москву 200-летней давности, это не значит, что надо жизнь остановить!
Мы же видим, как в знаменитых мировых столицах в призмах блестящего стекла "купаются" старые храмы и как это красиво! Разве это умаляет старину? Эпохи между собой говорят на равных, но, конечно, при условии, что рядом с шедеврами прошлого помещаются современные шедевры.

А.Г. И это все касается Москвы тоже...

Если при подборе состава жюри будет взят в основу не культ должности кандидата в члены жюри, а культ его подлинной творческой личности, - будьте уверены, что результат окажется положительным, даже если состав участников будет неудачным. Такое жюри не может позволить себе роскошь вручать премии по принципу относительности достоинств или недостатков представленных проектов. Оно отметит несостоятельность конкурса и предложит заказчику разумную альтернативу, вплоть до прямого обращения к авторитетному мастеру, может, и иностранному, благо не худшие российские сооружения выполнялись по их проектам .
В этой связи вспоминается результат конкурса на здание Верховного суда в Токио, когда признанный во всем мире архитектор Кензо Танге завоевал не первое, а второе место. Первую премию законно получил молодой, тогда еще неизвестный архитектор. И когда через 2,5 года проект был осуществлен, стало понятно, чего стоит опыт архитектора: Кензо Танге из своей второй премии сделал бы наверняка очередной шедевр. А молодой, может быть талантливый, но неопытный архитектор даже не попытался развить свою победную идею. То есть в архитектурном плане там больше ни слова не было добавлено, вплоть до завершения строительства.

А.Г. Вообще, организация архитектурных конкурсов, в том числе и на Западе, - большая проблема. Например, французские архитекторы явно были недовольны тем, что президентская программа строительства больших объектов Парижа предполагала только международные конкурсы.
Там с одной стороны есть и коррупция, и некая скрытая власть лидера. И есть противостоящий этому напор творческой молодежи, которая, владея определенным потенциалом, обычно не имеет достаточного строительного опыта. И очень часто победителю конкурса из молодых дают в качестве соучастника или консультанта архитектора со стажем. Иногда таким образом возникают идеальные союзы.
Когда в Финляндии Рейма Пиетиля выиграл конкурс на Студенческий клуб в Отаниеми, то главным архитектором всего комплекса был Аалто. Будучи членом жюри, он выбрал этот проект, отказавшись от собственного, архитектура которого была, возможно, более взвешенная. Аалто, высказав Пиетиля свои пожелания, оставил ему максимальную творческую свободу. Предполагалось, что этот Студенческий клуб станет выражением современного молодежного духа. И состоялось интересное творческое содружество начинающего архитектора и опытного мастера. Впоследствии Пиетиля стал вторым архитектором Финляндии после Аалто, приняв его эстафету.
Другие примеры не столь идеальны. Датчанин Йорн Утцон выиграл конкурс на проект театра в Сиднее только благодаря огромному международному авторитету Эро Сааринена, который был одним из членов жюри и сумел всех убедить в значительности такого иррационального решения. И хотя здание строилось с огромными трудностями чуть ли не 20 лет, теперь это символ города...
Или Вильо Ревелл, тоже финн, построил ратушу в Торонто. Он выиграл конкурс с великолепным проектом ратуши, состоящим из двух дугообразных в плане башен. Ему очень трудно было реализовать его в канадских условиях, когда местные власти постоянно мешали.
Бывало, когда в конкурсах побеждали совсем неизвестные люди. В Париже конкурс на проект арки Тэт Дефанс выиграл датский архитектор Шпрехельсон. Он занимался преподавательской работой и построил до этого всего две небольшие церквушки. Но тогда его "посетил гений", и он, нарисовав все достаточно эскизно, выиграл конкурс, на который было выставлено множество блестяще оформленных проектов. Однако Шпрехельсону, по его собственному признанию, было тяжело управляться на строительстве такого крупного и сложного объекта... До завершения работ он не дожил.
Действительно, реализация победившего на конкурсе проекта часто требует от автора фантастического напряжения физических и моральных сил. Здесь нужно обладать и недюжинным здоровьем, и опытом, и умением находить продуктивные компромиссные решения. И все-таки конкурсы по-прежнему остаются эффективным способом выявления и отбора наиболее талантливых архитектурных проектов в большинстве стран мира. Вспомним все ту же Финляндию, в прошлом нашу маленькую провинцию, которая теперь имеет памятники архитектуры ХХ века мирового значения. Это не простое стечение обстоятельств, а результат подлинной демократизации общества, когда даже в небольших городах на любой значимый объект обязательно объявляется архитектурный конкурс, иногда даже международный.

А.А. Говоря о результатах различных наших конкурсов, невольно вспоминаешь встречу с архитектором Монфреди Николетти в Венеции, во время архитектурного Биеннале. Николетти накануне победил в конкурсе на лучшее архитектурное решение музея Акрополя. И на мой вопрос о его первом ощущении, когда он узнал о своей победе, мастер признался, что очень испугался. Ведь предстояло работать у подножия Акрополя в визуальной связи с Парфеноном. Я верю, что Николетти не лукавил. Он очень честный архитектор. К сожалению, таких мало.
Кстати, на вопрос, поставленный в начале беседы: "Что считать прекрасным?" - лучше всех ответил Александр Сергеевич Пушкин: "Прекрасное должно быть величаво..."

Записал Д.Ю. Блинов